Хроники заброшенного дома в умирающей деревеньке

  Утро в небольшой, печально умирающей деревеньке выдалось ясным. Лишь белесый туман, прозрачным покрывалом ласкающий извилистую, темную речушку напоминал о неизбежно грядущей жаре. Вот уж вторую неделю, в каждый полдень тридцатиградусное марево, а дождей все не видать. Земля пить просит глубокими трещинами, трава крепчает не созревши, что для косцов горе, а небу хоть бы хны. Гоняет по синему полю одиноких "барашков", да греет водицу в запруде ей-ей закипит.

  Двенадцатилетний деревенский шпаненок Ильюха, по прозвищу Пятак, трусливо озираясь, пробирался задами огорода в заброшенный дом, угрюмо нависший почерневшими углами над глинистым берегом деревенского пруда. Место это было глухое, совсем на отшибе поселения. В ранешние времена через плотину дорога грунтовая тянулась, в соседнюю деревню. Была она проезжей, поскольку до покосов дальних вела и лесовальных делянок. Тогда и шлюзы работали, чтобы весной плотину беречь, а летом воду запирать для пропоя коров да овечек.

 В старом, добротном доме аж пять десятков лет бытовал шлюзовой смотритель Егорий. До тех пор жил, покуда власть советская не кончилась. А после и помер, опосля того, как понял, что дела никому не стало до шлюзов и дороги. Створы в полозах, понятное дело заклинили от ржи, и после первой снежной зимы дорогу на плотине размыло. Починять никто не стал.

  Дом тоже забросили кому он нужен на отшибе и без подъезда. Так и обветшал могутный сруб, который жители, в память о старом смотрителе, прозвали Егоркиным. В такую рань Ильюха поднялся не напрасно. Сегодня вся семья навострилась картоху окучивать, а сие занятие паренек не любил всей душой. Еще вечером, лежа на застирано-серых простынях, да вспоминая, как в прошлом году спина гудела, твердо порешил шалопай от работы улинять.

  Задумано-сделано. Выскользнув из дома в пору, когда все еще спали, и только мамка в хлеву с коровой управлялась, прохиндей направился туда, где его и искать не стали бы. Пробравшись сквозь высоченные заросли крапивы, Ильюха огляделся для надежности еще разок и ловко нырнул в черный проем когда-то бывший дверью. Внутри, на старом, но крепком еще полу кое-где валялся хлам. Простецкая, древняя мебель, из той, что не понадобилась людям, ютилась по стенам, да в закутке за печью, который раньше пользовали спальной.

 Потянувшись сладко во всю тощую спину, довольный лентяй протопал за печь, дабы усмотреть, что там есть интересного. Купаться в такую пору ох как не хотелось больно зябко утром, да и недосып предательски манил на боковую. Ни чего нового за печкой не появилось все та же кровать скрипучая рабицей на которой уж сто лет как валялся пыльный, клоковатый матрас. Ильюха бывал тут не раз, как впрочем, и многие деревенские пацаны, для которых старый дом был излюбленным местом сокрытия от взрослых. Заебись! Батяня с мамкой картофан окучником понужают, а я спиной на полок, да хуй в потолок.

  Во жисть!С этими словами тунеядец плюхнулся на койку, подняв целое облако серой пыли. Улегшись на спину, он закинул ногу на ногу и принялся чертить на припорошенной копотью стенке матерные слова. Занятие это, впрочем, быстро ему наскучило все равно написанное некому было читать. Взборонив грязными ногтями волосы на зудящей макушке, он поелозил спиной по грязному матрасу и шумно втянул носом немногочисленные сопли. Пополоскав их во рту, чтобы со слюной смешались, вытянул губы в трубку и мастерски харкнул в потолок.

  Ну, ешкин кот! С первого раза в целку, с досадой буркнул он и перевернувшись на бок, примостил под голову обветренные ладони. Через пару минут Ильюха мирно посапывал на старенькой, скрипучей кровати. Проснулся он часа через три, от того, что услышал. Два знакомых голоса спорили друг с другом о чем-то неподалеку от его гостеприимного убежища. Он сразу и не понял, кто говорит, и о чем, но буквально через минуту легкой тенью скользнул с кровати и вприсядку, пробрался к окну.