Драчунья

атери потом рассказали. . . и мать полдня за Олькиной сеструхой по району с авоськой моталась, кричала "Убью, прошмандовка!".

 . . ну ты знаешь тёть Катю у ней запросто. . .

  "В это время открылась дверь в кабинет биологии, и мужчина с седыми висками объявил, что "проходим по пять человек, по алфавитному порядку фамилий, на входе и выходе не задерживаем себя и своих товарищей!". Первая пятёрка, с которой исчезла и Ириска, скрылась в дверях, а Гуля Калашникова почувствовала дрожь каменной тёплой стены под плечом и строки книги уже минут пять не вмещались в её голову. Дрожала, конечно, не стена. Изнутри чуть колотило бедную Гулю, которая наслышана была о всём вреде и жуткой порочности онанизма. Вот уже два месяца она отлично знала несколько вычитанных ею в медицинской энциклопедии научных и полунаучных синонимов для этого позорного сексуально-физиологического явления.

  И вот уже две учебные четверти она ежедневно предавалась "женской мастурбации" и "подростковому рукоблудию", каждый уик-энд давая себе самую страшную клятву в следующий же понедельник навсегда оставить недостойное и общественно-постыдное занятие. Трижды ей удавалось продержаться до вечера вторника; один раз до утра среды. . . Гуля выкинула с балкона свой смешной пенал-карандаш и заставила младшего брата отвезти на дачу её старый бэг, в который были уложены все имевшиеся в доме шариковые дезодоранты.

  Никуда не удалось деть собственные пальцы, а время проводимое ею в одиночестве на даче стало особо приятным. . . Гуля не верила во весь этот девичий бред на пороге медосмотра, но даже самая зыбкая вероятность оказаться публично уличённой в кошмарном грехе была для неё подобна внутреннему низвержению в пропасть порока. Когда через две на третью пятёрки пришла очередь Гули, она была максимально подобрана и немного бледна.

  Чтобы пальцы не вздрагивали, приходилось всё время поджимать их в кулаки. Гуля даже почти не запомнила, как снимала с себя школьную сумку и верхние вещи, как взвешивалась и приседала перед женщиной в больших округлых очках, как прошла ещё через несколько врачей в дальний угол. . . Очнулась она перед сверлящим взглядом мужчины с серебристо-седыми висками блуждающим от её пупка к глазам и обратно.

  Гуля стояла полностью голая, в спущенных до коленок трусах, и автоматически прикрывала обеими ладошками покрытый мягкою шёрсткой лобок. . . Гуля. Калашникова.

  Так, значит, да? А вы драчунья, оказывается, моя милая!!! врач с едва заметной улыбкой поднял пристальный взгляд и на этот раз оставил его смотреть Гуле прямо в глаза. Не ожидал, не ожидал. . . Я.

 . . нет. . .

  что вы. . . Гулины смоляные зрачки стремительно забегали по сторонам, ища невесть откуда сочувствия и скорой помощи и, не найдя, рухнули вниз, вытеснив из-под нижних век две непрошенные слезы. Густая краска стыда залила постепенно всё лицо Гули, спустилась на тонкую шейку и заалела на пунцовых от волнения вздёрнутых вверх сосках зажатых между предплечьями грудей.

 . . Вот что, Гулечка! врач что-то писал в своих бумажках. Зайдите-ка ко мне после уроков! Я буду в вашем школьном медкабинете. Мне необходимо поговорить с вами, перед тем как я буду разговаривать с вашими родителями.

 . . Стоит ли говорить, что два последних урока Гуля Калашникова провела в состоянии тихого ужаса. . .

  "Но как?!", билась сдерживаемыми с трудом слезами о внутреннюю поверхность глаз несчастная мысль, "Он ведь даже не посмотрел. . . туда. .

 . ".