Славик и немцы

чер Полицай притащил на работу аккордеон и какой-то реквизит, позаимствованный в клубе художественной самодеятельности. Решил поразить иноземных гостей народным творчеством. Я сгонял в лавку, а там и немцы побросали свои фирменные отверточки.

 Надо сказать, что имя Евгения Павловича гансы переделали на свой манер и называли его Юджин. Полицаю новое прозвище жутко нравилось. Слышалось ему в этом что-то романтически-прекрасное. Бундесы и меня пытались переиначить. Ага щаз.

  А по пизде веником? Славик и точка!Спиртное бьет каждому по башке по своему. Мелкий Клаус набычивался, ругался и время от времени впадал в кому. Рожа Томаса становилась пунцовой и глуповатой, а сам он белым и пушистым как, наверное, его жопа. Творческие же позывы Юджина от водки достигали просто зверских высот. Я чуть со стула не ебанулся, когда, пытаясь нас осюрпризить, он вырулил из-за релейных панелей.

  С аккордеоном в руках, в кокошнике и сарафане! Поглаживая свежевыкрашенную в цвет африканской ночи бороду, Юджин нараспев проблеял конферанс, что сейчас для дорогих гостей из братской Германии он исполнит русские народные песни. . . . И сбацал пугачевский "Айсберг"! Немцы, ни хрена не понимая, сучили ногами и ржали как подорванные.

  Далее грянули "Колокольчики мои, цветики степные". Надо было видеть как Юджин, в кокошнике, тряся бородой, притопывая, подмигивая и помогая себе всеми частями тела, пытался донести до иностранной публики содержание песни. Томас беззвучно задыхался смехом, а щуплый Клаус от восторга даже попукивал. Я же просто бился в истерике, проливая на себя спиртосодержащую жидкость. Когда в ход пошли похабные частушки, бундесы не выдержали и отобрали у Юджина клубный реквизит.

  Клаус, напентерив на себя сарафан, исполнил танцевальный номер на тему "хули нам пиздатым бабам", а Томас, в кокошнике набекрень, в такт повизгивал и похрюкивал. Полный пиздохен шварц! Шоу трансвеститов. Икая и покачиваясь, я пошел поссать. Держась рукой за березу, под журчание мочи, я наслаждался дышащей безмятежной свежестью ночной прохладой, трепетным шелестом листвы и переливающимися звездами бездонного, вечного небосвода. "Ик.

 . . Хорошо-то как, еб твою мать!. . .

 Ик. . . Ик"Карнавальная ночь была в разгаре. Юджин декламировал Пушкина, на что Томас писался кипятком от смеха и хлопал себя по накачанным ляжкам.

  А я сидел в обнимку с Клаусом, одетым в сарафан, и нежно называл его заинькой. На вопрос немца "причем здесь заяц", я не стал объяснять этому косоглазому сыну фатерлянда очевидную для каждого русского причинно-следственную связь. Ах да! Я же ничего не сказал про себя. Когда к собственной природной дури добавляются веселые зеленые человечки, меня страшно пробивает на разврат. Вопросы "кто виноват" и "что делать" сводятся к одному "с кем бы поебаться".

  Срочно! И вот разудалый чертенок похоти опять вырвался на свободу. Я обвел вспыхнувшими голубым светом глазами аудиторию. Мда. . .

 При всем богатстве выбора другой альтернативы нет. Будем разводить на поебон белобрысова нациста Томаса. Не спеши, Слава. Рыба крупная как бы тебе крючок не оторвало. Бросив нахуй слюнявова Клауса, я придвинулся поближе к перспективному телу.

  Томас был мягкий и добрый как вселенская мать любви. Интересуюсь новыми модификациями электромагнитной блокировки Губмайера. Идиот! (Это я о себе. ) Томас попытался сделать умное лицо и сосредоточиться. Моя рука легла на его упругую ляжку и поступательными движениями поползла к бугристой ширинке.

  Грубые швы, металлические пуговицы и много-много счастья под ними. О кляйне, их абе дих! Томас говорит про модернизированную систему защит и ноль эмоций на мои домогательства. Идиот! (Это уже о нем. ) Наконец он замолчал и, глупо улыбаясь, убрал мою руку. Ну уж это хуюшки! Запал дымится, фитиль шает сейчас рванет.

  Схватив немца за руку, я потянул его за собой в машинный зал. Пойдем чо покажу. Не бойся, майне либе, тебе понравится. Прислонив могучее германское тело к хромированной станине, я упал перед ним на колени. Лучше бы Юджин спиздил в клубе нацискую форму и лакированные сапоги! Мои попытки добраться до немецкого хуя отражались с упорством, оберегающего свои сокровища, третьего рейха.

  Но русские не сдаются. И вот Рейхстаг взят! Советские знамена реют над Берлином. Триумф воли томасова елда выскакивает из штанов. Вау! Предчувствия меня не обманули. Огромный фаустпатрон! Белый, ровный, гладкий, с перламутровой розовой головкой.

  Не хуй а новогодняя игрушка! А запах. . . Любите ли вы хуй? Нет, я хочу сказать, любите ли вы хуй так, как люблю его я? Каждой клеточкой свих губ, каждым рецептором языка, каждым раздраженным нервом распаленного рта. Любите ли вы непередаваемую шелковистость мягкой, сочной головки, бьющей по небу, упругий бархат кожи ствола, скользящего между сомкнутых губ, и пульсирующий дух жизни, властно скользящий по языку, твердый и решительный?Короче.

  Я у него сосал. Немец прижимал обеими руками мою голову и, закатив от наслаждения глаза, пришептывал:-Гут. . . гут.

 . . зер гут. Конечно гут, хули ж! А ты не хотел, дурашка. В семиметровых сводах зала разносилось только постанывание ганса и мое мычание, разбавленное причмокиванием и чавканьем.

  Гулкое эхо отражалось в мозгу грохотом тысяч солдатских сапог, заревом горящих факелов и рвущимися на ветру флагами со свастикой. Хайль. . . Хайль.

 . . ХайльПроцесс хуесосания был бесчеловечно прерван хлопнувшей дверью. Томас принялся судорожно запихивать золотой запас дойчланда в джинсы, а я вскочил на ноги и сделал глаза олененка Бемби. Бля! Это старый урод Юджин, видите ли, заскучал без компании.

  Пошел нахуй, пидорас! Испортить такой отсос! К стенке тебя, козел, и поливать из шмайсера свинцом пока твои мозги не смешаются с грязью!-Мы сейчас придем, Евгений Павлович. Я показывал иностранному коллеге объем планово-ремонтных работ на завтра. Как там Клаус? Вам лучше не оставлять его одного. Да, конечно. Сейчас придем.

 Старое уебище уползает. У моего немчика испуганно бегают глаза и я снова, как Т-34, пошел в атаку. -Томас, ты знаешь русскую поговорку не откладывай в штаны то, чем можешь кончить сегодня?На этот раз все проще Томаса разобрало. Фашистские штандарты летят к подножию Мавзолея, а немецкий хуй мне в рот. Я теперь как голодный птенец, только пошире раскрывал губы, а фриц сам бешено ебал меня в рот, с размаху проталкивая хуй в горло.

  Завтра гортань распухнет и будет болеть. Но ведь это завтра, а сегодня. . . Я сильнее высунул язык, запрокинул голову и как можно шире растянул губы.

  Томас нависал надо мной темной клокочущей массой и яростно погружал огромный хуй мне в горло. Светлые