Ваня и Ростик. Часть 10

же нетерпеливо надавил, маленький Ростик не то чтобы рванулся, но, сделав непроизвольное движение в сторону, в одно мгновение малодушно увильнул от встречи и прочего знакомства-ознакомления с петушком в таком самом что ни на есть классическом варианте. Больно! непроизвольно выдыхая, то ли прокомментировал, то ли просто проконстатировал вслух Ростик.

  И, уже обращаясь непосредственно к Ване, пояснил немного растерянным голосом: Ванечка, больно. . . Ну, правильно, не растерялся шестнадцатилетний Ваня, студент первого курса технического колледжа Так и должно быть вначале. .

 . давай. . . еще раз.

 . . Как будто он, Ваня, знал, как бывает вначале. . .

  Тем не менее, маленький Ростик вновь подтянул колени к плечам, подставляя под жаром пышущего Ваниного петушка свою хоть вазелином и смазанную, но всё равно туго сжатую непорочную норку, маленькому Ростику испытать-попробовать это вечно юное услаждение хотелось ничуть не меньше, чем во всех отношениях большому Ване, голому студенту первого курса технического колледжа. . . Но и второй раз не увенчался успехом. .

 . и третий блин вышел, как говорится, комом. . . да, ничего у них, у Вани и Ростика, не получалось, каждый раз маленький Ростик, едва только Ваня начинал давить, уворачивался и даже увиливал от твёрдой поступи безответственно рвущегося вперёд и вглубь Ваниного петушка, повторяя одно и тоже бесплатное слово "больно".

  . . и трудно сказать, чем бы вся эта катавасия, однозначно имеющая несомненный сексуальный подтекст, закончилась в этот лунный весенний вечер, если б во время четвёртой попытки Ванин петух, которому малость осточертело бесплодно крутиться вокруг да около, не пошел, что называется, ва-банк, то есть, попросту говоря, напролом, как пьяный матрос на штурм Царского дворца-замка, Ваня, в четвёртый раз не сдержавшись, двинул бёдрами резче прежнего, то есть сильнее и энергичнее, и его твердый горячий член, залупившейся головкой разжимая, растягивая мышцы сфинктера, одномоментно вскользнул вовнутрь Ростик, на миг онемевший от нестерпимой боли, судорожно рванулся, но Ваня, в этот самый миг уже успевший почувствовать обжигающе сладкую тугую норку Ростикова зада, двинул скользящим членом дальше, вглубь. . .

  и хорошо, что всё это длилось совсем недолго, содрогнувшись от небывалого, необыкновенно сладкого оргазма бушующей неостановимой лавой излившись любимому Ростику в зад, Ваня рывком вытащил член. . . и только тут в голубовато лунном, но ярком свете Ваня увидел, что лоб маленького Ростика покрывает бисером пот, а в глазах, переполненных немой болью, стоят слёза. .

 . Росточка. . . растерявшись, виновато прошептал бесконечно счастливый Ваня.

  Ты чего?Не отвечая, маленький Ростик стремительно и не столько осознанно, сколько бессознательно скользнул рукой себе между ног, словно желая запоздало защитить свою только что дефлорированную и по этой причине огнём горящую норку. . . Больно. .

 . зачем ты так? прошептал Ростик, и из глаз его в тот же миг брызнули слезы. Ростик. . .

  Росточка. . . потерянно отозвался Ваня. Я ж не хотел.

 . . я не думал. . .

  Ростик. . . ну, хочешь. .

 . хочешь, я стану перед тобой на колени? Ростик. . . Ваня, склонившись над маленьким плачущим Ростиком, стал торопливо целовать его залитое слезами лицо.

  Ростик. . . ну, что ты. .

 . что ты хочешь? Скажи, что ты хочешь. . . я всё, всё сделаю! Росточка.

 . . И это была правда. . .

  нет, Ваня не испугался сделанного, но вид беззащитно плачущего и в этой своей беззащитности бесконечно одинокого маленького Ростика был невыносим, и Ваня, ругая себя самыми последними словами за свою несдержанность, за торопливость, за то, что он, "пидар гнусный", заставил Ростика страдать, всё повторял и повторял: Росточка. . . ну, скажи. .

 . скажи. . . я всё сделаю.

 . . Ростик, скажи. . .

 Конечно, Ваня был виноват. . . и хотя понятно, что первый раз всегда происходит болезненно и что, встав на путь неутомимого познания или даже банального любопытства, эту самую первую боль нужно, сцепив зубы, перетерпеть, но всё равно. .

 . всё равно такого не должно было быть чтоб Ванино неизъяснимое блаженство было достигнуто за счет страданий пусть бесконечно любознательного и даже пытливого, но в любом случае не обязанного страдать маленького и бесконечно любимого Ростика. . . Утром, за завтраком, глядя на свою любимую кружку, Ростик неожиданно проговорил: Больше так делать не будем.

 . . Не будем, словно эхо, послушно отозвался Ваня, который всё ещё испытывал угрызения совести и даже некоторую душевную неуютность. И эта Ванина вовсе не показушная виноватость делала его, шестнадцатилетнего студента первого курса технического колледжа, и не студентом вовсе и даже не шестнадцатилетним, а самым что ни на есть нашкодившим пацаном-мальчишкой. Они помолчали.

  Радио, что было на кухне и которое никогда не выключалось, резво рассказывало о событиях, произошедших в мире за истёкшую ночь. . . но всё это было так несущественно и даже смешно, что глупо было не то что слушать, а даже прислушиваться. .

 . . А вообще будем? тихо спросил Ваня, вопросительно глядя на Ростика. И спросил он вовсе не потому, что вдруг испугался заблаговременно, что он может лишиться в пору своей цветущей весны вдруг внезапно открывшихся, распахнувшихся горизонтов, а спросил он так потому, что в ответе Ростика "будем" или "не будем" заключалось нечто совсем и даже вовсе другое: простил его маленький и бесконечно любимый Ростик или. .

 . или нет. Вообще. . .

  не очень уверенно повторил-уточнил Ваня. Посмотрим, чуть помедлив, хитро ответил бесхитростный Ростик и, не удержавшись, тут же лукаво улыбнулся. . . конечно, Ваня ему, Ростику, сделал больно, и даже очень больно.

 . . но ведь это Ваня! И разве можно его, Ванечку, не простить?И вечером снова. . .

  снова Ваня, шестнадцатилетний студент технического колледжа, любил маленького неугомонного Ростика они снова неутомимо кувыркались на Ваниной постели и снова позволяли себе всё-всё, кроме "самого-самого настоящего". . . впрочем, ни Ваня, ни даже его нашкодивший петушок, который, впрочем, был маленьким Ростиком уже давно прощен, нисколько не претендовали на "самое-самое настоящее". .

 . да и кто, мой читатель, со всей достоверностью знает, что для кого и когда самое-самое настоящее? Есть, конечно, смелые люди, которые думают и даже полагают, что они и только они знают наверняка, что для всех и для каждого есть самое-самое настоящее. . . но разве, если задуматься да подумать самостоятельно, может быть так, чтобы кто-то один-единственный знал за всех? Разве это нормально, если в многоцветной палитре жизни вытравить все остальные цвета как ничтожные и несущественные и заменить их цветом одним цветом коричневым.

 . . или красным. . .

  да хоть любым другим! разве это не превратит жизнь в убогую и малопривлекательную одноцветную пустыню? То-то и оно. . . а что касается Вани, то ему, Ване, казалось, что он любит маленького Ростика еще сильнее и еще крепче и он, то есть Ваня, снова прижимал любознательного Ростика к себе, снова целовал его, тихо смеющегося и даже вырывающегося, маленького и уже не маленького, бесконечно любимого на весеннем ветру их сказочного счастья. .

 . Вот, собственно, мой читатель, и вся история, случившаяся в городе N. . . а может быть, даже совсем наоборот история только-только началась в этом самом что ни на есть сказочном городе, кто знает, мой уставший читатель, со всей неоспоримой и прочей достоверностью, что ждет нас всех, то есть каждого по отдельности и всех вместе, через год или даже, допустим, через два на ветру пролетающих мигов-столетий? .

  . На тринадцатый день позвонила мама и, сказав, что они, то есть мама и папа, уже возвращаются, попросила Ваню их встретить. Ваня и Ростик, благо весна уже бушевала вовсю, а поезд прибывал вечером и вовсе даже не поздно, на железнодорожный вокзал поехали вместе. И когда уже шли от троллейбусной остановки к сверкающему огнями в сгущающихся весенних сумерках зданию железнодорожного вокзала, маленький Ростик, незаметно для окружающих дёрнув Ваню за руку, неожиданно проговорил: Ваня, я что хочу тебе сказать. .

 . Что? отозвался Ваня, шутливо дёрнув за руку Ростика в ответ. Ты при маме или при папе меня Росточкой не называй. . .

  понял? Почему? удивился Ваня. Ну, не знаю. . . Росточка это словно девчонка.

 . . ну, то есть, "она" Росточка. А я не девчонка. .

 . и вообще. . . ты же раньше меня так никогда не называл, и мама, услышав, может удивиться, рассудительно пояснил бестолковому старшему брату Ване младший брат Ростик.

  Ну, и ты меня. . . ты меня тоже Ванечкой не называй, еле сдерживая улыбку, проговорил, подыгрывая Ростику, Ваня. Ладно.

  Но когда мы одни. . . ну, то есть, когда мы будем совсем одни, то я тебя буду называть. .

 . Вот и я тебя буду называть, когда никого не будет. . . Ростик, вполне удовлетворённый, кивнул.

  А Ваня, не удержавшись, шутливо взъерошил ему на затылке волосы. . . и, чтоб маленький Ростик вспомнил, как раньше он, Ваня, к нему относился, тут же, на подходе к вокзалу, дал Ростику совершенно несильный и, что самое странное, нисколько не обидный для Ростика подзатыльник, чтобы маленький Ростик при маме и папе не забывался и им, взрослым Ваней, при маме и папе не командовал. .

 . Ну вот, мой читатель, и всё. . . можно, не беспокоясь за Ваню и Ростика, ставить точку.

  В жизни. . . ну, то есть, в сказочной жизни, жизнь их, конечно же, будет продолжаться, и точка, о которой я только что сказал, лишь завершающий знак в конце совсем не большого жизненного этапа, и не более того. .

 . Ты хочешь знать, мой читатель, точно ли это сказка? Хм, многие уважаемые читатели почему-то всегда и даже в первую очередь интересуются, была ли та или иная история на самом деле, то есть в самом что ни на есть подлинном реале, или ничего такого, в натуре, не было, а всё, правдиво рассказанное лишь плод авторского воображения. . . так вот, мой читатель.

 . . если, конечно, ты, мой читатель, начинавший когда-то читать, до конца до этого дочитал, отвечаю со всей своей безответственной определенностью: это наша история сказка. Весенняя сказка-быль. .

 . Pavel Beloglinsky: ВАНЯ И РОСТИК Final edition, 2006-08-1.