Любовь моя, боль моя

егнущихся ногах пошел в ванную комнату и плеснул в лицо холодной водой. Меня терзали совершенно противоречивые чувства. Я уже достаточно пожил на свете, и видел, как рушилась жизнь кобелей, не вовремя засмотревшихся на молодые мордашки. Тем более, она меня считает своим дядей.

  С другой. . . Ведь она не сопротивляется мне. Если бы я был религиозен, то, наверное, помолился.

  А так лишь ограничился ледяным душем. Но страсть моя не утихла. . . .

  Два дня спустя произошло событие, которое без преувеличения можно назвать эпохальным. Какой-то журналист тиснул в центральной газетенке статью о кузене. Дело в том, что мой родственник еще лет пять назад модернизировал самый обычный мотор в каком-то агрегате и запатентовал свое изобретение. И вот этим методом заинтересовалась пресса, а потом уже и представители одной японской фирмы. Они позвонили кузену и пригласили к себе на три-четыре месяца.

  Поработать, присмотреться, возможно, получить долгосрочный контракт. Кто бы отказался от такого предложения? Береги их! Напутствовал он меня, стоя в аэропорту. За Аврору я не беспокоюсь, вы с ней хорошо ладите, но вот. . .

  Он замялся. Я понимал его. Мышка все чаще стала выказывать свою неприязнь ко мне. Чем старше становилась Аврора, тем тяжелее были отношения с ее матерью. Мышка так долго провела в психиатрической лечебнице, что уже считала ее своим домом.

  Врач сказал мне, что состояние ее улучшается, и ей предстоит провести здесь еще пару-тройку месяцев. Меня такая ситуация не устраивала. Сначала я хотел заехать за Авророй в колледж. Но, подумав, сразу направился в больницу к Мышке. Хотя с ней я поговорить не смог.

  Едва увидев меня, она опрометью бросилась в свою палату. Я пожал плечами что взять с ненормальной? и пошел к ее врачу. Он долго беседовал со мной на отвлеченные темы. Мы успели обсудить положение на Ближнем Востоке, прошедшую на днях автомобильную выставку, скандальную историю с известной певицей (не помню, как ее зовут, но тогда только ленивый не пнул ее за аморальное поведение). Потом, пряча глаза, он завел долгую и нудную песню про то, как сейчас плохо финансируется здравоохранение.

 . . Мне, право, было довольно забавно слушать, как этот очкастый филин вытягивает из меня деньги. Дослушав его монолог до конца, я не спеша закурил сигарету и долго пускал дым в потолок. Начал я тоже издалека.

  Мой рассказ сводился к тому, что на моем попечении остается несовершеннолетняя племянница, работа у меня тяжелая, тянуть сразу двух иждивенцев будет крайне обременительно, тем более я боюсь за девочку, мать которой способна вести себя крайне агрессивно. . . Расстались мы через полчаса добрыми друзьями. Мой банковский счет существенно облегчился.

  А пребывание Мышки в стенах лечебницы увеличилось на восемь лет. Это меня вполне устраивало. Тринадцать. . .

  Нет, уже скоро четырнадцать плюс восемь. . . Да, все сходится. Когда она выйдет из больничных стен, моя возлюбленная будет уже совершеннолетней.

 Я подъехал к их дому поздним вечером. Она стояла на пороге в легком платьице, крайне выгодно подчеркивающем ее фигуру. Аврора. . .

  Есть разговор. Я произнес ее имя, так и не понимая, что хочу ей объяснить. Слишком многое надо было сказать в одной фразе. . .

  и затянувшееся лечение матери, и полная свобода после отъезда отца, и мое отношение к ней. . . Но она прикрыла мои губы ладонью. Ничего не говори.

  Иди ко мне. Еще сотню раз, обращаясь к своей памяти и заглушая голос совести, я буду оправдываться тем, что это она первая позвала меня. Но тихий ехидный голосок моего alter ego все равно не давал покоя. Потом, когда грянула катастрофа, этот голосок превратился в громовой хохот. Впрочем, какая мне разница до этого теперь.

 А тогда. . . Тогда я был бессовестно счастлив. В спальне наверху я торопливо раздевал ее, срывая одежду с нежного девичьего тела, покрывая поцелуями каждый сантиметр чудесной шелковой кожи, вбирая ноздрями аромат первой любви, жадно, ненасытно, до бешеного сердцебиения, когда кажется, что внутри не маленький моторчик, а судорожно бьющаяся в поисках свободы запертая птица.

  Мои ладони сжимали ее грудь, мои губы срывали поцелуи с ее уст, мое тело горело нестерпимым жаром желания, все мое естество требовало превращения в один пульсирующий уголек страсти. Как она стонала! Как дрожало ее тело в моих руках! Как отвечал она на мои ласки, иногда нежные, иногда жесткие. . . Нет, нет, определенно, этого не описать словами, каким бы богатым не был язык.

  Это надо прочувствовать, пройти полностью, ощутить. . . И когда она вырвалась из моих объятий на мгновение, только чтобы избавиться от последнего лоскутка ткани, скрывающего от глаз самый прекрасный и запретный плод именно тогда я понял, что назад уже дороги нет, и ничто не сможет заставить меня свернуть в сторону от моей мечты, моей Авроры. .

 . Я сходил с ума от ее наготы, от ее свежести, ее едва заметной дрожи возбуждения, когда она положила ладони мне на грудь, прикрыла глаза и прошептала "Любимый". Внутри меня холодным ветром прошелся озноб, сжав каждую мышцу тела. Это было больше чем желание, острее, чем похоть, мучительнее, чем жажда. Она сама раздевала меня, делая это со смесью осторожности и любопытства.

  Когда ее язык заскользил вниз по моей груди, я с силой прикусил губу и только молил вопреки своему атеизму все высшие силы только о том, чтобы это не было сном. Слишком уж прекрасной казалась реальность. Ничего подобного больше в моей жизни произойти не могло. Я отдавал себе в этом отчет, и запоминал каждое мгновение нашей первой близости. Я словно видел нас со стороны взрослого мужчину и девочку-подростка, одинаково возбужденных и приближенных к тому моменту, когда все кажется незначительным и призрачным, и остается только чувство.

  Любовь моя. . . Это все, что я могу повторять, пока она исследует губами мое тело, опускаясь все ниже и ниже, целуя меня так, как не будет больше целовать ни одна женщина, потому что никто и никогда не заменит в моем сознании Аврору. Мою Аврору.

  Теперь уже мою. Полностью и без остатка. Я наслаждаюсь этим моментом обладания своей девочкой, своей женщиной. . Нет, еще не женщиной.

  Совсем чуть-чуть отделяет меня от этого момента, когда преграда рушится, когда рот распахивается в беззвучном крике, когда мир делится на "до" и "после", когда. . . Она крепко прижимается ко мне и обхватывает ногами. Бери меня, бери, бери.

 . . Все вертится перед моими глазами, я теряю себя в пространстве, я вижу только это прекрасное лицо, только ощущаю ее тело, только чувствую себя парящим над бездонной пропастью, куда можно упасть и не вернутся, и миг этого падения бе