Марыся

о, пульсируя в недрах Марыси и она застонала громко и страстно, потом тише, тише и устало замычала уже закрытым ртом. Марыся впервые познала оргазм. Возбужденные повстанцы дырявили торчащими членами доски своих лежаков и даже Явор потерял контроль над собой и жаждал поебаться с сестрой.

 Нечай пренес обмякшее тело девушки на ее топчан. Через непродолжительное время дрожащая рука Косы уже гладила, мяла груди Марыси а вторая шарила по кустистому лобку, попадая пальцами в скользский от начальственной спермы зев влагалища. Молодой организм девушки быстро адекватно отреагировал на ласки и она шумно задышала. Гноящийся толстый и длинный ствол мягко проскользнул внутрь и заработал, словно поршень. Марыся уже корчилась в сладких муках, а Коса никак не мог разрядиться.

  И, уже когда тело под ним перестало реагировать на фрикции, головку члена болезненно, но так приятно заломило и из него зафонтанировало обильно и сладко-сладко. Явор пришел утешить сестру после всех. Он дважды кончил, слушая звуки и стоны с ее топчана. Брат хотел приголубить беспутницу, а главное, убедиться, что она не страдает. В кромешной темноте рука Явора попала на грудь и задержалась.

  Грудь была оголена, ибо девушка уже находилась в прострации. Измотанная оргазмами, с горящим влагалищем и засосанными губами она почти отключилась. Жаркая рука брата на груди вновь вернула ее к реальности. -Больше не могу, жалобно попросила она. -Не бойся, Марыська, это я, Тима.

 Марыся притянула брата к себе и он прилег рядом, оставив руку на груди. -Тимка, ты не осуждаешь меня? Ты никому не расскажешь? Я не жалею. . . Я ,я, я.

 . . не знаю, что со мною. . .

  Я всех вас люблю. . . Сестра шептала оправдания своей беспутности, а брат успокаивающе гладил ее грудь и. .

 . возбуждался. Член его налился силой и Марыся услышала, почувствовала похоть брата. Она повернулась боком, освободила его член, благовейно погладив его ладошкой. -Возьми меня Тимчик, попросила Марыся, Никто не узнает.

  Теперь все равно. . . Явор ебал сестру, стараясь не сопеть, тихо и плавно скользя в нее и зануриваясь до конца, замирал, давая крови немного успокоиться, выравнивал дыхание. Марыся скоро потеряла контроль над собой, бесновалась телом, стонала и он закрывал ее уста своими, впервые целуя сестру в губы.

  Кончили они одновременно, жарко и напористо. Одна кровь, один темперамент. . . Утром Нечай отметил наступление оттепели.

  Снег почернел и обильно таял на открытых местах. Все повеселели и наперебой сыпали шутками. Марыся краснела, если произносились двусмысленности, но общая надежда скорого освобождения из подземного плена делала их детьми. Следующие две ночи стали для Марыси почти кошмаром. Она потеряла чувство реальности.

  Казалось, что огромный, тернистый и пульсирующий член врос в нее и тер наждаком нежные складки губ ее влагалища, клешни рук больно мяли девичьи груди, а уста от боли потеряли чувствительность и перестали ощущать прикосновение губ любовников. К жестокой реальности девушка вернулась от резкой боли в руке, за которую ее грубо стянул с лежака Нечай. Ярко горели свечи. Боевка стояла на вытяжку. Глаза "героев" сверлили пол.

 -Так ты , курва, заразила всех! Знала и заразила!,-зловеще хрипел главарь, брызгая слюной Марысе в лицо. Она прикрыла рукой голые груди и охнула от боли в промежности, пытаясь согнуться. Нечай врезал связной кулаком в живот, но не дал ей упасть, придерживая за пышые растрепанные волосы. Явор негодующе рванулся на защиту сестры, но напоролся на ствол браунинга. Коса зловеще улыбался.

 . . Он всегда улыбался, в преддверии свежей крови. . .

 -Снять штаны! тихо приказал всем Нечай, и штаны повстанцев упали долу. -Посмотри, курво, что ты из моих стрельцов сделала. . . Взору Марыси открылись висящие члены "надежды нации".

  Красно-фиолетовые, раздутые и противные. . . , особенно у Косы. Явор штаны не снял.

  Он ненавидеще смотрел в глаза проводника и готов был растерзать его. . . -А вы, панэ проводник, почему штанов не снимете? От вас все и пошло!-Москали-и-и-и! остудил всех дозорный Сокол. Нечай бросился к окуляру, как к спасению от позора.

  Но то, что он увидел, было страшнее позора. На